Мы сидели по углам необъятного, как степь, дивана, и занимались каждый своим делом. Я смотрел телевизор, а Ленка смотрела на меня и вязала мне носки, потому что у меня после армейских тапок мёрзли ноги. Дуська меховой шапкой свернулась между нами. Я приглушил звук, а Ленка раскрывала передо мной вереницу эпохальных событий из жизни современной школы. Кто кому набил морду. Как у физрука свистнули штангу. Что из министерства пришёл новый идиотский приказ... Я слушал её вполуха, а сам размышлял над тем, что же сегодня и вообще произошло. Лёва ушёл, ускользнул-таки, это очевидно. Я беседовал с ним, или со своим бредом? Саныч сказал, что никакого Лёвы нет, и не было. Врал? Зачем? У нас на Базе никто не врёт, а если кого поймают, то сразу в обслугу. Лучше промолчать, чем соврать. Позвонить и спросить? Что-то нет желания. Глупо звонить и спрашивать у Саныча, что было там в моём бреду. Откуда ему знать. С другой стороны можно и спросить. В лоб. Позвонить и всё. Вот прямо сейчас встану и спрошу. Я, кряхтя, поднялся, ноги после лыж тянуло.

- Ленка, дай сигаретку, – совершенно неожиданно для самого себя сказал я.

- Ты же не куришь, - удивлённо уставилась на меня Ленка.

- Это я сейчас не курю. Четыре года уже. А до этого смолил как паровоз, - вздохнул я искренне. – Может, поищешь?

- Сейчас, посмотрю на кухне, наверно от Альки что-то и осталось. Там и покуришь, а я посмотрю, ни разу не видела, как ты куришь, - Ленка задвинула ноги в шлёпки и пошаркала на кухню. Я за ней.

Мы расположились у разных стен на кухонном полу и смотрели друг на друга. Между нами стояла синяя стеклянная пепельница, нам было хорошо и уютно. Пришла Дуська, обтёрлась о мои и Ленкины коленки завитушкой хвоста, прошествовала к своей трапезной под раковиной, неприязненно обнюхала сервировку, брезгливо потрясла лапой, посмотрела на меня с укоризной и достойно удалилась.

- Ленка, скажи честно, почему ты до сих пор со мной? Где я работаю – ты не знаешь. Может я бандит какой с большой дороги. Дилижансы граблю и в людей стреляю из нагана. Месяцами где-то пропадаю. Ты вообще ничего про меня не знаешь. Деньги эти бешеные откуда – ты не спрашиваешь. Почему в тюрьме сидел – ты не спрашиваешь.

- Анто-ошка, - задумчиво протянула она, взяла у меня сигарету, затянулась и закашлялась. – Какая дрянь!.. Я про тебя знаю очень много. Больше, чем ты думаешь. Я знаю про тебя всё.

- Что!? – выпучил я глаза.

- Не тужься, тебе не идёт, - сощурилась Ленка. – Ты помнишь, как мы познакомились?

- Думаешь – не помню?

- И девчонку помнишь, которая тогда со мной была?

- Помню. Это Алька твоя была Хуснутдитнова.

- Ну. А ты не знаешь, почему она от тебя убежала?

- Не знаю, может от меня пахло чем.

- Дурак. Алька – это та девчонка, с озера.

Я аж задохнулся.

- Ещё когда ты только зашёл в кондитерскую, Алька мне и говорит: «Это - он». И смылась. Я сразу поняла кто это – он. И осталась. Я очень хотела с тобой познакомиться, и познакомилась на свою голову, - улыбнулась Ленка. - Мы с ней учились в одной школе, и эти обормоты с озера – её одноклассники. Приличные ребята из приличных семей, а оказались самыми последними скотами.

- Но почему... – мне не хватало дыхания.

- Почему Алька не пришла и не рассказала? Её напугали, Антошка. Не её - родителей. Ты же знаешь, как можно напугать человека. Они уехали в Омск к родне, там она окончила школу и институт, а потом уже вернулась сюда. Ты её не вини, у неё до сих пор камень на шее...

Я сидел сдувшийся как порванный мяч и курил уже третью сигарету подряд, а Ленка смотрела на меня своими грустными зелёными глазами.

- Она сто раз собиралась приехать и всё рассказать. Только кому рассказывать? Прокурору? Милиции? Так они и так всё знали, ведь правда? В газету написать? Кто напечатает? Папа у неё запил, мама от него ушла. Альке и так плохо, ты у неё не спрашивай ничего, ладно?

-Ладно. – Я собрался с мыслями. - Ленка, скажи, вот если ты стала делать революцию, с чего бы начала?

- Не знаю. Не думала никогда. Наверно как тогда, в октябре. Или в ноябре? Низложить, сместить, занять почту, телеграф. Как ещё?

- Стрелять придётся. В людей стрелять, - напомнил я.

- Да, - закусила губу Ленка, - я как-то не подумала. Стрелять нехорошо. А как делается революция?

И тут меня прорвало. Мне никто никогда не говорил, что нельзя. Я рассказал Ленке всё. Про базу, про нашу религию, про попика Владимира Ивановича Шапко, про Ромку, про зеркала, про тоннели, про Сан Саныча. Про то, как стреляют в коленку. Про Лёву... Ленка слушала, не перебивая, держа щёки в ладошках, и временами порывалась что-то спросить, но отступала под моим напором. Когда я иссяк, она встала и поставила на плиту чайник.

-Ты хороший, Антошка, - сказала она уверенно. – Я знала, что ты хороший, а теперь знаю ещё лучше. Нельзя стрелять в людей. Я не знаю, как бороться, я не знаю, что делать. Одно я знаю точно, стрелять – это последнее дело. Я тут подумала... Я, пожалуй, соглашусь на предложение из министерства.

***

Я всегда знал, что выбрать ноутбук – плёвое дело. Оказалось я бы неправ. Далеко не прав. Почитать характеристики, проверить битые пиксели и оценить обзор экрана. Всё. Фирму ещё не забыть посмотреть, чтобы качество соблюсти. Ленке мой выбор сразу не понравился: «Кнопки чёрные и лампочка красная, мне больше нравится синяя». Иногда Ленка попадала под влияние примитивных молодёжных вкусов. Хорошо, нашли почти такой же, с белыми кнопками и синей лампочкой. Но тут внезапно на нас из-за угла напал продавец-консультант с биркой «старший менеджер» в полгруди. Он мигом уловил тенденции, определил старшинство и тут же поволок Ленку к другому стеллажу. Я ему был неинтересен. Я плёлся в хвосте. Он уводил её всё дальше и дальше в джунгли компьютерных технологий, и когда цены на полках достигли максимума, а словоблудие улетело в апогей, я зажал Ленку борцовским захватом, приволок её к тому самому, с белыми клавишами, и сказал: «Берём. А стразы я сам тебе дома прилеплю на суперклей». Ленка взяла меня под руку, выпятила подбородок и гордо посмотрела на старшего менеджера: «Мы берём этот».

Возле выхода из магазина стоял чёрный, до блеска отполированный мерседес. Митрофанов, такой же гладкий и блестящий, опирался задницей на капот. Я сделал вид, что не заметил, обнял Ленку за плечи и повёл её в сторону.

- Одинцов, - нагнал меня окрик, - извини за вчерашнее.

Я остановился. Это что-то новенькое в репертуаре сотрудника силовых структур. Я медленно развернулся.

- Это кто такой? – шёпотом спросила Ленка.

- Это полковник Митрофанов, - громко сказал я.

- Ах, это и есть тот самый Митрофанов! – нацелилась было Ленка, но я её вовремя поймал за рукав.

- Чего хотел? – нагло спросил я.

- Одинцов, если ты думаешь, что я формально извинился, то это не так. Я сейчас извиняюсь вполне искренне. Честное слово, меня вчера бес попутал. Извини ещё раз. Елена Михайловна, и Вы меня тоже извините. Навалилось просто...

- И за прошлый раз тоже? За тот самый прошлый раз? За прошлый-прошлый раз? – понесло меня. Настала Ленкина очередь держать меня на коротком поводке.

- Одинцов, остынь. Мне с тобой поговорить надо, очень серьёзно поговорить. Про Петрова. Пожалуйста, пойдём в машину. Елена Михайловна, Вас тоже прошу.

- С какой это стати! - возмутилась Ленка, - я ещё в машинах не разговаривала бог знает с кем! Хотите поговорить – везите в ресторан.

Ай да Ленка, всем ленкам Ленка! Как она его...

***

Загородный ресторан больше походил на баню. Баней в нём и пахло. Правда, рестораном тоже пахло, причём дух был изрядным. Увидев мою с Ленкой реакцию, Митрофанов отнёсся к этому философски: «Зато никто не помешает», и сказал подбежавшему метрдотелю пару слов. Отдельный кабинет на первый взгляд тоже ничем не отличался от парилки, весь в дереве сверху до низу. Разрушал иллюзию столик под камень и витиеватые светильники, по всем параметрам такие в парилке не к месту.

Ленка тут же вцепилась в меню и, не отпуская официанта, надиктовала ему столько, что даже у меня отвисла челюсть. Я посмотрел на Митрофанова. Он невозмутимо закурил и добавил к заказу коньяк. Выдержка, однако. Я тоже хотел спросить сигаретку, но страшным усилием воли удержался.

- Вот так... - непонятно кому сказал Митрофанов. – Я не знаю, кто там за тобой стоит... За тобой стоит кто-то большой... но хочу предупредить, что если это Петров, то для тебя же хуже. Ты не возражаешь, если мы при Лене поговорим?

- Не возражаю. Как раз при Лене не возражаю. Хоть свидетель будет.

- Зря ты так. Я не пытать тебя сюда привёл, а наоборот, хочу рассказать нечто такое, что может изменить твой взгляд на вещи.

- А зачем мне его менять? Нормальный у меня взгляд.

- Нормальный для тебя... Ладно, давай о деле. Ты знаешь, кто такой Петров?

- Наслышан... – мне не хотелось признаваться в том, что наслышан я был мифов, легенд и разного бреда. По большому счёту я про Лёву ничего не знал.

- Наслышан, но не слышал, - усмехнулся полковник. – Тогда слушай.

Митрофанов мне всегда представлялся кем-то типа гомункулуса со стиснутыми в башке сводами, правилами и начальственными предписаниями, вроде известного по книгам городничего. Но оказалось, что есть в нём нечто человеческое, вроде даже эмоции временами проглядывали за пеленой формуляров. В последнее время я практически отвык удивляться, но, признаюсь, Митрофанов меня удивил. Если не врал, конечно.

Лёва родился и вырос в небольшом городке нашей необъятной области, что меня поразило. Я всегда думал, что Лёва столичная штучка, иначе откуда такая самоуверенность и спесь. Никак я не мог представить, что здесь у нас могла появиться личность подобного масштаба. Оказалось, могла. В некий год некоего столетия вдруг в Свердловске появился гражданин Петров. Без истории, без прошлого, без вредных привычек. Начало его деятельности отмечено повышенным интересом к уголовному элементу, заброшенному в канализацию жизни, а проще говоря к тем, кого судьба швырнула на обочину большой дороги великих противозаконных деяний. Если ещё проще, то Петров искал забытых и отверженных. И находил в приемлемых количествах.

Петрову были нужны деньги. Петрову нужно было много денег, потому что у него была цель. В течение трёх лет подряд он не мог поступить на экономический факультет, хотя знания ему позволяли поступить даже в институт международных отношений. Он мог запросто составить петицию враждебно настроенному государству так, чтобы и не обидеть и пригрозить, причём в петиции отсутствовали бы матерные слова, без которых в подобном случае вроде как не обойтись. Он отлично ориентировался в экономике, финансах, политике, но каждый раз в списке поступивших его фамилия странным образом не обнаруживалась. Всё дело было в паспорте. Бернардинера не били паспортом по лицу. Ему не говорили оскорбительных слов, но фамилии в списках так и не возникало.

Тогда Лев Абрамович совершил гениальный ход. Он сменил фамилию, имя и отчество. В отделе записи актов гражданского состояния захолустного посёлка он, заплатив полагающуюся пошлину, записался Петровым Андреем Андреевичем. Он сбрил великолепные кудри. Он надел очки. Он исправил форму своего вызывающего семитского носа на невзрачную курносую блямбу. Лев Абрамович сгинул, ушёл в небытие. Митрофанову пришлось провести титаническую работу, чтобы докопаться до истоков. Но было уже поздно. Петров развернулся. А до этого искать истоки не имело смысла.

Лёва действовал правильно и стратегически и тактически. В самом первом своём предприятии по пошиву женского нижнего белья Лёва ввел правило, согласно которому начальник цеха, работники, снабженцы и сбыт имели право на часть прибыли. Без обмана. Схема была абсолютно прозрачной, поэтому люди привязывались прочно. Директор не знал Лёву в лицо, зато точно знал, какую часть денег он должен перечислить на записанные в блокноте счета. Негласный правитель маленькой империи не занимался обдираловкой, он пользовался золотым правилом, извлечённым из недр фольклора: «Пусть курица несёт маленькие яйца, но каждый день». Лёва никуда не торопился. Цель предполагала наличие времени. Лёве шёл тогда двадцать первый год.

Держава ширилась, росла, ручейки денег превращались в реки, в потоки, в ниагары казначейских билетов. Производство захватывало всё новые сферы и плавно растекалось по городам и весям. Лёва был настолько хитёр, что даже платил налоги с поступающих средств. Придраться было не к чему. Петрова знали многие, и не знал никто. Он организовал собственную полицию - сеть лицензированных охранных предприятий. Он создал собственный банк, в совет директоров назначил перспективных выпускников вузов, выделив каждому равный пай. Лёва был справедлив и жесток. Он использовал людей, требуя полной отдачи, но избавлялся от неподходящих с той же лёгкостью, с какой выбрасывают в мусор конфетную обёртку.

Пришло время следующего этапа. Лёва обратил свой взор на студентов последних курсов высших учебных заведений, и с усидчивостью рыбака подлёдного лова начал таскать кадры. Будущие управленческие единицы своей империи он подбирал скрупулёзно, со знанием дела. Этим людям надлежало выполнить следующую часть грандиозного плана: занять ключевые посты в муниципальных, областных, столичных органах власти и в корпоративных структурах. Затем должен был последовать последний, решающий этап – генеральный захват власти, но тут что-то пошло наперекосяк. Мягкая революция не состоялась.

- Тебя он тоже использовал, - добавил Митрофанов и подленько ухмыльнулся, – а ты, наверно думал, вот какой замечательный человек Лёва! Помог пристроиться и ничего не попросил взамен. Было дело?

- Было – не было, какая разница? – психанул я. Не хотел я верить этому хлыщу. Не был он тем, кому хотелось верить.

- А почему революция не состоялась? – заинтересовалась Ленка.

- Люди, Елена Михайловна, это такая сомнительная субстанция... Дорвавшись до тёплых мест, человек, бывает, теряет себя. Он начинает полагать, что его достижения – это только его достижения, и ничьи более. С полной уверенностью полагать, заметьте, а это не так. Могу как на духу сознаться, что в юридический я пошёл с намерением достичь определённого положения. Я его достиг, хотя, по правде сказать, планы мои осуществились не совсем. И абсолютно точно знаю, кому я этим обязан. Кому обязан тем, чего достиг, и кто ответит за то, что не достиг. Вы меня понимаете?

- Угу, - Ленка ехидно скорчила рот. – Понимаю, что не понимаю. Хочу понять – и не понимаю. Вам мало?

- Мало – неправильное слово. У Вас, Елена Михайловна, напрочь отсутствуют амбиции, это и хорошо и плохо. Вот Вам предложили руководить отделом в министерстве, а Вы ещё думаете, так?

- Думаю, потому что не стремлюсь к этому и никогда не стремилась. Я хочу принести пользу детям и пока не знаю, где её от меня будет больше – в школе или в министерстве.

- Вот видите? А я точно знаю, что наверху принесу гораздо больше пользы...

- Себе? – хихикнула Ленка.

- И себе тоже, - открыто захохотал полковник. – Елена Михайловна, Вы интересный представитель рода человеческого. Только курица гребёт из-под себя, все остальные гребут под себя. Вы, извините, как та курица. Как древняя монашка. Неужели Вам не интересны мирские забавы?

- Мирские, говоришь, - хмыкнул я, вспомнив нашего попика.

- А на забавы у меня муж хорошо зарабатывает, - парировала Ленка. Я на «мужа» только хлопнул глазами.

- Про заработки Вашего... мужа будет отдельный разговор, - зло отреагировал Митрофанов и наклонился ко мне. – Он тебя высосет и выплюнет, понял? Он тебе платит, пока ты ему нужен. Ты не знаешь Сенбернара, я – знаю. А Вам, Елена Михайловна, я скажу: революция не состоялась потому, что не все такие блаженные как Вы. Даже больше скажу: таких как Вы – меньшинство, Вы, Елена Михайловна уникум. Вас воспитала та же самая среда, что и меня, что и молодых специалистов, которых отобрал себе Петров. Только они другие. Они забрались наверх и решили забыть того, кто их туда возвёл. Я – не забываю. Петров бы справился с одним, с двумя, с несколькими, но в его высшем эшелоне разгулялась эпидемия, заразились все. Их уже несло к богатству и славе безо всякого Петрова. Он дурак, ваш Лёва. Они же его и подставили, а потом вмешались мы.

Митрофанов замолчал, переживая былое. Лицо его шло пятнами, и он выхлестал свой коньяк как воду.

Теперь я всё понял. Бедные наши яйцеголовые координаторы. Бедный наш попик Владимир Иванович. Оппозиция Базы пошла на крайний шаг, в качестве аргумента и как подтверждение собственной позиции она позвала на подмогу монстра. И теперь он сомнёт их всех, или они его уничтожат. Боюсь, Лёва им не даст себя подмять. Остаётся надежда на Шефа, если он действительно так хорош, как утверждает социолог. Он разберётся и вышвырнет Лёву обратно в зону или ухлопает. Мне стало страшно за Базу, за нашу идею, за людей. Я никогда не мыслил категориями глобальными, я всё больше по мелочи, о своём, о личном. А тут привалило...

- А зачем ты нам это всё рассказываешь? – проснулась во мне подозрительность.

- И опять буду откровенным, - посмотрел мне прямо в глаза полковник. – Ты мне поможешь. Найдёшь Петрова и позвонишь. Если ты ещё не понял, то я тебе подскажу: твой Петров – это зверь, просто ты его ещё не увидел, всем будет лучше, если он снова окажется в клетке... Ещё совет, Елена Михайловна. Пойдёте в министерство, не вздумайте там бороться с ветряными мельницами, они Вас порвут на клочки, смолотят и не подавятся. Попробуйте хотя бы проявить гибкость, не становитесь на пути паровоза.

- Нужны мне Ваши советы, - отвернулась Ленка.

© Мирошниченко Михаил. Ноябрь 2013 г. http://mafn.ru